Август 2007 года, Кульджа, КНР

Признаюсь честно, я никогда не придавал особого значения мистическим совпадениям, — мало ли, что в жизни бывает. Но в этой поездке мистики было как-то уж особенно много.

Помнится, решение поехать в Китай на поиски могилы Дутова я принял спонтанно в один странный февральский вечер. Задержавшись на работе, чтобы подшлифовать статью о начале гражданской войны в Оренбуржье, я неожиданно поймал себя на мысли, что у комиссаров, противостоящих Дутову, не осталось даже могил. А у самого атамана? И, кстати, как он погиб? Благо, доступ в интернет ещё не был закрыт. Пообещав самому себе, что потом перепроверю данные в архивах, я стал скачивать самые разные воспоминания, истории и легенды. Часа через два, после систематизации полученной информации, передо мной, словно на экране, проявился тот вечер, когда в суйдунскую ставку Дутова прискакали уйгуры-чекисты. И та ночь, когда Александр Ильич умирал на руках своей походной жены Шурочки.

В тёмном окне моего редакционного кабинета мела февральская метель, сквозь которую был виден проходящий состав пассажирского поезда. Вот так же, наверное, мело в Суйдуне и в ту ночь с шестого на седьмое февраля 1921 года. Кстати, а какое сегодня число? Я кинул взгляд на календарь и похолодел от нехорошего предчувствия. Да, действительно, сегодня было 6 февраля 2007 года. То, о чём я упорно узнавал последние пару часов, случилось ровно 86 лет назад, день в день.

Было полное ощущение того, что атаман Дутов стоит где-то рядом и зовёт меня начать поиски своей могилы. В окне с видом на железнодорожные пути был виден уходящий вдаль пассажирский состав. Именно в тот момент я решил для себя, во что бы то ни стало, отправиться в путь. Полгода ушли на убеждение редактора и поиск спонсора, на наведение контактов с алма-атинским туристическим агентством, коллегами из казахстанской прессы. И, наконец, уже пересекая казахско-китайскую границу, я осознал, что появился в месте гибели атамана, ни больше, ни меньше, а именно — 6 августа, в день его рождения. Что это — мистика или простые совпадения?

Обо всём об этом я вспоминал, сидя в автобусе, везущим нас с Зозулиным и Лян Ганом из Шуйдина обратно в Кульджу. Мои спутники негромко переговаривались между собой, радуясь удачному дню: как-никак, а всё-таки удостоверились, что могила реально существует и никто это уже не оспаривает. Они рассуждали, как бы перезахоронить всех оренбургских казаков с территории шуйдинского мукомольного завода на русское кладбище в Кульдже. Ведь недалеко же. Вот хоть по карте посмотри…

Я вспомнил о подробной карте Синьцзяна, выуженной мной из интернета и благополучно забытой в одном из карманов походной сумки. Погодите-ка, сейчас найду. Да вот же она. В кармане на ощупь угадывалось что-то бумажное, но слишком уж плотное и для карты, и для простого блокнота. Что за кусок картона я вожу с собой уже три тысячи километров?

Оставалось только удивлённо хмыкнуть и прямо на глазах моих крайне изумлённых друзей извлечь из сумки… икону Николая Чудотворца. Простенькую, на зелёной картонной подкладке. Икона уже лет пятнадцать стояла среди других в комнате моей мамы. Как она сумела незаметно упаковать свою икону мне в сумку перед отъездом, было вообще непонятно: я же постоянно перебирал вещи перед дальней дорогой, чтобы не тащить с собой лишнего.

— Веруешь? — уважительно спросил Лян Ган.

— Ну а как иначе?..

Я не стал объяснять своё особое отношение к вере. Как окрестился сам в 26 лет, устыдившись того, что моя мама вместе с моим другом крестили мою дочку, а нас с женой и близко не подпустили. Дескать, сначала веру православную примите. Как не люблю ходить в храм по праздникам, толкаться в толпе народа, желающего отметиться на Рождество и Пасху, точно так же, как раньше на первомайской и ноябрьской демонстрации. Как прихожу в Никольский кафедральный собор в будни, когда там никого нет. И тихонько ставлю свечи за здравие своих близких Николаю Чудотворцу. В нашей семье из поколения в поколение передаётся легенда о том, что именно этот святой наш семейный покровитель.

Между прочим, его практическую помощь я почувствовал однажды очень наглядно. Когда впервые поехал с женой и детьми на машине к морю. Жигулёвская «классика» стала рассыпаться прямо на глазах. И через каждую тысячу километров приходилось останавливаться на ремонт. Конечной точкой путешествия был Новоафонский монастырь в Абхазии. Зайдя в его главный храм, я увидел громадную фреску с грустно глядящим на меня Николаем Чудотворцем. Не знаю, что на меня нашло, но, глядя в его глаза, я разразился пламенной речью. «Ты ведь сам столько путешествовал, — говорил я святому, разумеется, про себя, чтобы не слышали окружающие. — Помоги нам домой добраться! Нет сил, чтоб ремонтироваться, нет денег на запчасти. Ну, сделай так, чтоб на обратном пути в Сочи у меня был последний поход в сервис». Пусть посмеются атеисты, но у механика-армянина из сочинского сервиса, как оказалось, родственники жили в Оренбурге. Он взял с меня меньше, чем взяли бы в моём родном городе. И после этого ремонта я почти год ничего (!) не делал с машиной.

Однако Зозулину и Лян Гану, рассматривавшим икону, надо было как-то объяснить её появление.

— Понимаете, — начал я, — у нас в Оренбурге все годы советской власти был единственный действующий храм — Никольский кафедральный собор. Он находится на месте бывшего Форштадта, самой крупной казачьей станицы нашего края. Теперь это один из центральных районов города. И церковь эта была казачья. И у Дутовых дом находился неподалёку. И служил Александр Ильич поблизости. Так что это был его храм. И, наверное, его святой покровитель.

Я объяснял и сам удивлялся тому, как все обстоятельства неожиданно для меня складывались в стройную систему.

— И, между прочим, благословлял меня в эту поездку тоже отец Николай. Мы с ним совершенно случайно на вокзале встретились. Я билеты покупал, и очередь подошла уже. Смотрю, знакомый священник в хвост очереди пристраивается, а видно, что торопится очень. Так я ему рукой махнул, говорю, отец Николай, скорей сюда, а то наша очередь пройдёт.

— А почему вы были с ним знакомы? — осторожно поинтересовался Зозулин.

— Он меня крестил, давно ещё, когда служил в другой церкви. И потом выручал не раз. Такой скромный тихий священник. Другие могут и отказаться ехать на другой конец города, к примеру, к умирающему больному, дескать, на сегодня все требы уже расписаны. А этот — никогда. Надо, значит, надо! И вот пока мы билеты оформляли, я ему рассказал, что еду на поиск могилы атамана Дутова. Он ещё напомнил, что надо бы поискать в Китае Табынскую икону Божьей Матери. И благословил меня в путь.

— Икону мы тоже найдём, — вдруг серьёзно проговорил Лян Ган. — Мне мать сказала, придут русские, помоги им найти икону. Но это — потом…

Лян Ган замолчал, сурово глядя в окно. Молчал и Зозулин. Большой китайский автобус неторопливо пылил по дороге в Кульджу. День клонился к закату. Хороший, удачный день.

— Ребята, а давайте отметим событие, — предложил я приумолкшим приятелям. — Ну, не каждый же день здесь находят могилу атамана? Я угощаю. Кстати, обсудим, что надо дальше предпринять. И объясните, наконец, где тут что есть можно? А то ночные рестораны — на каждом шагу, а блюда в них такие острые, что самой пресной оказывается корейская морковь. Куда пойдём?

— Может, в уйгурский? — несмело предложил Зозулин.

— Нет, — властно отрезал Лян Ган. — В китайский.