В тщательно отобранном Лян Ганом приличном китайском ресторане под открытым небом первый же повар оказался знаком с Александром Зозулиным. Счастливо улыбаясь, он громко шипел:

— Са-ша, Са-ша…

И о чём-то оживлённо рассказывал своим коллегам. Те, позабыв о прилавках с многочисленными ванночками для полуфабрикатов, толпились вокруг повара Лю. И, по всей вероятности, на чистом китайском громко хвалили Зозулина. Тот лишь скромно улыбался, тихонько объясняя мне:

— Я тут как-то пару раз играл на баяне. Приглашали на банкет. Просили исполнить русские мелодии. Им понравилось. Теперь как увидят, просят сыграть. Нет, нет. Не могу… Сейчас, не дай Бог, баян притащат.

Он активно запротестовал по-китайски. И тут появился Лян Ган. Окинув хмурым взглядом восторженных поваров, китаец сказал им всего два слова, и те тут же разбежались по своим рабочим местам. Усадив нас с Зозулиным за свободный столик, Лян Ган, словно охотник, снова отошёл к прилавкам, дабы выбрать, как сам выразился, «что-нибудь недорогое и не горькое».

Дешевизна местной пищи действительно поражала воображение. Куча разных салатов, резаного мяса, вкупе с пивом и чаем стоила не дороже ста российских рублей в переводе с юаней. На троих! И соусы, оказывается, можно было выбрать не слишком острые. И мясные кусочки перед употреблением прополоскать в чашке с чаем, а потом быстро запить пивом. И тогда язык просто не успевал обгорать.

Мы строили планы на спасение шуйдинского русского кладбища. Прикидывали, что останки атамана будет нетрудно обнаружить, если легенда об отрезанной голове окажется на самом деле исторической правдой. Просчитывали, во сколько обойдётся сам процесс перезахоронения.

— А где на кульджинском кладбище можно будет устроить братскую могилу? — вдруг пришло мне в голову. — Там же места нет совсем.

— На той стороне есть ещё пара местечек, — уверил Зозулин. — Рядом с церковной оградой.

— Кстати, в церковь надо бы завтра зайти. А то когда мы кладбище осматривали, она была закрыта.

— Она открыта только по выходным…

— Ну, так завтра же суббота! — я посмотрел на нахмурившегося Александра, перевёл взгляд на Лян Гана. Тот тоже всерьёз посмотрел на Зозулина.

— Я не могу, — отрезал Зозулин.

— Ладно, — кивнул мне Лян Ган. — Я тебя свожу в русскую церковь. И с хранителем иконы познакомлю.

Уже попрощавшись с Александром, отправленным домой на такси, мы с Лян Ганом, беседовали по дороге к моей гостинице.

— Они с Николаем не могут по субботам, — объяснял китаец. — Они в субботу молятся. Вера у них не та…

— Какая? Адвентистская, евангелистская?

— Не знаю. Похожая на вашу, только без икон. И церковь — дома. Они по-своему молятся. А русские в церкви — по-своему. Мне тоже не надо в церковь заходить. Мы к Володе завтра съездим, поговорим. Он с тобой в эту церковь сходит.

— Володя? Могилин?

— Да. И дом его посмотришь. Он же приглашал. Он будет рад. Я ему позвоню. И ещё сходим завтра в советское консульство. Там тоже сохранились могилы русских.

— Но оно же не действует?..

— Сейчас — нет. Там большая гостиница. Хорошая. Дорогая. И парк. В парке — маленькое кладбище. Никто мне не верит. А я его видел.

— Погоди, Лян Ган, а как же мы успеем завтра ещё и в церковь?

— Завтра — суббота, — китаец посмотрел на меня, как на первоклассника, которому всё надо объяснять. — А служба в церкви — в воскресенье.

— Тогда почему вы с Александром не можете составить мне компанию?

Лян Ган в ответ лишь вздохнул и развёл руками:

— У каждого — своя вера.