Бывшее советское консульство в Кульдже теперь было переоборудовано под крупный гостиничный комплекс. С одно-, двух- и трёхэтажными корпусами, утопающими в тени старых тополей и прочих местных зелёных насаждений. И вообще эта гостиница больше напоминала летний пионерский лагерь. Сходство усиливали появлявшиеся то там, то тут из зелёных зарослей одноэтажные строения барачного типа послевоенной постройки. Только вход в эти отдельные корпуса и административные службы, как правило, караулили жёлтые львы, сделанные из бетона и расположенные попарно на каменных тумбах. А так, — просто натуральные «Дубки» или что-нибудь другое из массива летних лагерей детского отдыха под Оренбургом.

Лян Ган водил меня по асфальтированным дорожкам, показывая местные достопримечательности. Вот в этом небольшом доме жил консул с семьёй. А здесь — принимали посетителей. Одноэтажные корпуса были аккуратно подремонтированы в том же старом советском стиле, в котором строились изначально. А вновь отстроенные современные трёхэтажки, настолько точно вписывались в общий ландшафт, как будто были спроектированы ещё полвека назад. Рядом с ними сохранились даже столетние деревья, растущие в каких-нибудь двух-трёх метрах от стены отеля. И весь задний двор за этими стенами представлял собой полудикий парк, заросший нашими оренбургскими клёнами.

Могильные плиты мы нашли в самом дальнем углу парка, между полувековыми деревьями. Разобрать фамилии на плитах было практически невозможно: известняк, из которого они были сделаны, крошился и расслаивался. Лишь в одном месте мне удалось разобрать имя — Татьяна. Кем она была и почему оказалась похоронена в этом парке, оставалось загадкой. По всей вероятности захоронения на территории советского консульства проводились вплоть до начала «культурной революции», до официального закрытия дипломатического представительства СССР.

— Лян Ган, а почему их хоронили именно здесь, а не на русском кульджинском кладбище?

Китаец пожал плечами:

— Здесь хоронили советских, а там — русских.

— То есть эти могилы — советских дипломатов, которые умерли в Кульдже?

— Да. А ещё — их родных.

— Значит, они не считали местное русское кладбище своим? Наверное, оно ассоциировалось у дипломатов с белогвардейцами, казаками и староверами, эмигрировавшими из советской России… А к этим захоронениям никто из родственников не приезжал?

— Нет, — покачал головой Лян Ган. — Видишь, какие плиты старые. Скоро совсем рассыплются. Вот на то кладбище русские приезжают. Из России, Казахстана, Австралии. Памятники ставят родителям. А здесь никто даже не ищет. Мне не верили, что есть русские могилы. Вот ты один, кто пошёл их смотреть.

Тихий китайский парк во дворе большого гостиничного комплекса с давно забытыми могилами советских дипломатов навевал мысли о гражданской войне в России, продолжавшейся, похоже, весь двадцатый век. Ну, почему наши русские соотечественники даже после смерти оказываются по разные стороны идеологического фронта? На разной территории, на разных кладбищах… Нет, пора нам брать пример с китайцев, философски относящихся к своей и чужой истории.

Уже выходя с территории гостиничного комплекса, я обратил внимание на оригинальную клумбу, составленную из нескольких сотен цветочных горшочков. Она окружала какой-то постамент. Или памятник? Кому? Не может быть!

Над горшочками с цветами гордо красовался жёлтый бюстик по-китайски раскосого Ильича. Надпись на мраморной вставке была тоже, разумеется, на китайском. Так что понять из набора иероглифов можно было лишь даты рождения и смерти Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Бюст, вероятно, сохранился ещё со времён консульства и нерушимой советско-китайской дружбы. И никакие бури в виде «культурной революции» или военного конфликта на Даманском полуострове не могли сбросить его с постамента. Основатель первого в мире советского государства оставался и для китайцев, и для уйгур той историей, которую уже не переделать, которую просто надо знать.

— Великий человек, — убеждённо сказал Лян Ган, глядя в бронзовые глаза Ильича.

Я не стал ему противоречить, предпочитая мудро, по-китайски промолчать.