Но были и другие свидетельства того, что молодыми яростными фанатиками руководили вполне серьёзные взрослые люди, которые распоряжались часть вещей не сжигать, а укладывать на телеги и вывозить с территории храма. Таких телег, увозивших наиболее ценные с материальной точки зрения вещи, местные жители насчитали несколько десятков. То, что акцией устрашения руководили неглупые люди, подтверждалось ещё и тем, что в большой куче пепла во дворе церкви православные не нашли ни одного расплавленного оклада — золотого или серебряного. А ведь перерывали и просеивали весь пепел.

Похоже, наиболее ценные реликвии были увезены в государственный архив, расположенный в Кульдже. Лян Ган уверял, что до сих пор этот архив никто не открывал. И что может находиться там, за печатями 1964 года? Вопрос серьёзный. Китайцы, как известно, знают цену историческим раритетам и умеют хранить свои секреты.

В то страшное лето 1964 года в Кульдже пострадали не только русские. Разгромлены были и другие культовые сооружения. И при установленной на два ближайшие десятка лет жёсткой диктатуре никто не смел высказываться против решений партии и правительства.

Я, например, в ходе своей поездки случайно познакомился с руководителем татарского кульджинского национального общества, который в середине шестидесятых был репрессирован и отсидел в тюрьме девятнадцать лет. А вышел из мест заключения в то время, когда у нового китайского руководства отношение к национальным диаспорам кардинально изменилось в лучшую сторону. И он получил возможность наладить тесные связи и с Казанью, и с татарскими диаспорами дальнего зарубежья в Европе и Америке.

Что же касается нынешних русских, то для них китайские власти всерьёз собирались построить большой национальный центр с концертным залом и рестораном национальной кухни вместо нынешней скромной пекарни и музыкальной лавки. И церковь выстроили на новом месте, на русском кладбище. Старое здание русской церкви когда-то находилось как раз на месте русской пекарни.

Мы подошли с Андреем к скромному гранитному памятнику Кузьме Андреевичу Фокину, родившемуся в 1889-м и почившему в 1979 году.

— А как он считал, сгорела икона на том костре?

— Нет, — задумчиво покачал головой Андрей Кузьмич. — До самой смерти он не мог признать очевидное. Так и не верил. Говорил, что икона цела и ещё объявится.

— Но если у него с иконой была какая-то непонятная нам духовная связь, может, он чувствовал, что она уцелела и подаёт неведомые нам сигналы? Ведь, судя по вашим рассказам, он и в тюрьме оставался спокойным, словно знал, что с ней ничего не случится.

Андрей Фокин грустно улыбнулся, глядя на меня:

— Если бы вы знали, как нам хочется в это верить…